Две недели в Лапландии

Олешек стоял, развесив уши, видимо прислушиваясь к чему-то (может быть, мать звала его), потом повернулся и побрел на своих голенастых ножках-палочках в глубь леса. Эта встреча была тем мазком, который делает картину законченной.

Оставив нас около устья Чуны, лодка ушла. Мы переночевали в избушке и на другой день утром отправились в путь. Тропу сначала мы не нашли, так что пробирались вдоль реки по целине. Идти было очень трудно. Мягкий, толстый ковер мхов наброшен на «мостовую» из громадных кочек. Нормальные, а тем более ровные шаги делать было невозможно. Рюкзак ерзал по спине, по лицу тек пот, а комары накинулись на нас с таким азартом, как будто долго-долго сидели на голодной диете.

Ближе к реке сухое верховое болото сменилось мокрым, низинным. Согласно справочнику, в Лапландском заповеднике приблизительно 30% площади занимает горная тундра, 60%—леса и только 6%—болота. Вдохновленные этой статистикой, мы не взяли с собой резиновые сапоги и теперь шлепали по воде в мокрых кедах. Потом, отойдя от реки и поднявшись метров на двадцать вверх, вышли наконец на тропу и попали в ягельный бор.

Ягельный бор удивительно живописен. Редкие стволы сосен с темной густой хвоей обвешаны седыми волосами лишайников. Подлеска нет. Длинные тени деревьев лежат на сплошном настиле мха, серого, темно-зеленого, желтого, то пушистого, как шерсть ангорской Козы, то густого, как бархат. Камни, покрытые ржавчиной лишайников, похожи на спины древних ящеров.

Однако нам, жителям средней полосы, не хватало чего-то связанного в сознании с лесом. Мы не сразу

поняли, что в этом лесу почти не было привычных ароматов: характерного запаха хвои, терпкого аромата нагретой солнцем смолы и того особого, грибного аромата, которым насыщены наши леса. Здесь же воздух был какой-то слишком уж стерильный.

Вторая избушка (кордон Беличий) стояла под горой в излучине реки. За рекой, как стены дальних крепостей, тянулись горы. Сбросив рюкзаки, мы сразу же отправились удить рыбу, кто со спиннингом, кто с удочками. После Байкала и Тунгуски удивить нас рыбой было трудно, но то, что мы выловили здесь, было уж очень красиво: не очень большая, на килограмм, рыбина, тугое, гладкое серо-фиолетовое тело; плавник высокий, как у ерша, розовый, украшен черными пятнышками. Это был местный хариус. На мушку мы поймали еще несколько форелей с зеленоватыми спинками, так что уха была такая, какую едят молча.

С этого дня мы, можно сказать, перешли на подножный корм. Помимо рыбы к нашим услугам были еще и грибы маслята, и морошка. Черника, брусника и благородные грибы поспевают здесь позднее.

От кордона Беличьего мы делали однодневные походы в стороны. В заповеднике шесть рек и сто сорок озер. Мы видели на этом маршруте уже четыре больших и с десяток маленьких озер; у каждого из них свое лицо и свой характер. Однажды, рискуя поломать ноги, мы долго лезли по большим камням, чтобы полюбоваться озером с густой, черной, бездонной водой. В другой раз через высокий тростник по колено в воде пробрались к озеру, мелкому, чистому и блестящему, как южный берег Ладоги.

В сущности здесь, на севере, путешествовать по лесам много легче и интереснее, чем где бы то ни было. Ночи нет, не нужно, думая о ночлеге, спешить засветло поставить палатку или добраться до жилья. Иди себе сколько хочешь и сколько можешь. Сам себе устраивай, когда хочешь, ночь.

Звери и птицы, казалось, разделяли наше мнение по этому вопросу. Кукушки, например, кричали, когда им вздумается, в самое неожиданное время, а один орлан-белохвост охотился на наших глазах в два часа «ночи». Вереница дней слилась в один длинный прекрасный день. Мы прожили их полной, непривычной, интересной жизнью.

 

 

2009